Как часто бывает, что проходит несколько месяцев или лет, а прерванная статья возвращает нас снова и снова к пристальному вниманию к картинам Великого художника! А теперь вернёмся к прочтению очередного по-ренуаровски вдохновенного полотна…
Поза возвращает нас к «Алёнушке» Васнецова, когда девушка сидит на камне, погрузившись в грустные думы о своём младшем брате… Младший брат, и богатый ассоциативный ряд, который выстраивает перед нами художник. Можно бесконечно говорить об аналогиях, которые вызывает картина «Обнажённая при луне», но талант мастера удаётся по-настоящему оценить, когда мы сравниваем с другой картиной!
Следует проанализировать такой удивительный портрет - «Леночка». Эта работа также интересна возможностью широкой интерпретации. С одной стороны, глубокий взгляд и посадка головы заставляет нас вспомнить гордую осанку «Незнакомки» Крамского, в то же самое время яркий «персиковый» фон позволяет нам сравнить персонаж Чеботаря с «Девочкой с персиками» Валентина Серова. Некоторая наивность лица может вызвать ассоциацию с лучшими образами крестьянок Венецианова. А самодостаточность возвращает к «Калмычке» Аргунова. Лёгкая шляпка создаёт образ барышни-крестьянки, запечатлённой крепостным художником. Портрет «Леночки» можно считать иллюстрацией к рассказу «Леночка» Куприна.
Стиль солидаризуется с лучшими работами импрессионистов. Порой кажется, что «Леночка» только что пришла с прогулки Поля Сезанна, своей восторженностью и еле заметным легкомыслием она напоминает мадмуазель, которая любит прогуливаться по Елисейским Полям, слушая комплименты молодых людей.., И всё-таки общий настрой полотна на какое-то мгновение окунает в атмосферу «Царевны-лебедя» Врубеля. Почему так происходит? Картину нужно рассматривать не только с разных ракурсов и расстояния, гораздо важнее сделать внутреннее проецирование портрета на уже устоявшиеся позиции каждого мало-мальски грамотного зрителя. Нужно помнить, что любой художник может вложить в свою работу намного больше того, чем способен понять не только заурядный ценитель шедевра, но и сам автор. Слово шедевр в переводе с французского означает – «шеф дэ Овер», то есть – «главное открытие». И вот, порой вдохновение художника наносит на полотно такие загадки, распознать которые возможно только через несколько столетий! Ведь большому мастеру свойственны интуиция, дар предвидения, он передаёт искры Божьего вдохновения, которые заставляют его творить, но почему он изображает так, а не иначе, возможно, он не всегда сумеет сам объяснить.
И вот интересно сравнить с этими работами портрет «Оля». Вероятно, это та же «Леночка» через несколько десятков лет. Сразу вспоминаются лучшие капричос Франсиско Гойи, особенно «До самой старости».
Когда-то парижанки хотели подать в суд на Огюста Родена, когда он создал скульптуру – «Старуха». Как будто женщина на портрете и не безнадёжно стара, скорее, это женщина без возраста, но «осенние» тона создают настроение осеннего возраста. Синеватая шляпа и голубоватый воротник замысловатой формы подчёркивают, что героиня стремится к синему цвету юности. Растерянность на лице свидетельствует, что женщина думает только о желании вернуть утраченную молодость, поэтому она предпочитает называть себя по имени, специально отбрасывая отчество. Ироническая зарисовка очень точно характеризует этап восприятия мира многими представительницами слабого пола.
Следующую группу картин мы бы объединили под названием – «Пафосные». Сюда можно отнести и «Допрос» и «Портрет Святого Иоакима», и портрет «Молодого металлурга», и «Призыв», и «Руки борющихся» и многие другие работы. Они выполнены в разных манерах письма, но все эти картины отличает высокий синдром болевого ощущения.
«Святой Иоаким» и цветовой гаммой и техникой живописного полотна близок к пронзительной боли лучших произведений Эль Греко. Конечно, каждая работа требует глубокого исследования, считаем необходимым пояснить, почему мы в один ряд ставим изображение Святого Иоакима и молодого металлурга. Да, стилистически работы отличаются. Но вспомним, что в конце своего творческого пути Пабло Пикассо вынужден был констатировать, что в Испании было только три великих художника – Эль Греко, Веласкес и Франсиско де Гойя.
То есть Пикассо не считал себя по-настоящему выдающимся художником. И вот портрет молодого металлурга можно сравнить с работами Гойи – «Махо» и «Перед расстрелом». Фигура, выражение лица металлурга своей смелостью и одновременной тревогой ассоциируются с тем, кого поставили к стенке… Картина была написана задолго до развала страны, но тревога и грусть в лице металлурга как будто предвещает и гибель страны, и уничтожение рабочей гордости…
Производственная тема в советское время развивалась на фоне бравурных мизансцен огромных цехов, где человек изображался бесплатным приложением к производственному процессу. Если была галерея портретов, то это были топорные лица, зажатые в униформы костюма и галстука. Это была безликость, и уж тем более полное отсутствие собственных размышлений. Чем сегодня интересна картина «Металлург»?
Ведь Чеботарь смог предвидеть «мятежи» в Польше профсоюза «Солидарность», когда рабочая профессия станет явным объектом политической спекуляции…
Удивительно, что Чеботарь был тогда ещё юным художником, но он уже владел зрелой кистью. Настолько зрелой, что в молодом рабочем он увидел прозорливость, свойственную Серафиму Саровскому…То есть тогда, на БАМе художник впервые преисполнился ЗАМЫСЛАМИ ВЫСОКОЙ ДУХОВНОСТИ…
Вот с этих позиций и нужно относиться к исследованию творчества Вячеслава Павловича. Считалось, что лучшими художниками баталистами в мировой классике были Верещагин и Диего Ривера. Их полотна отличались комплексным подходом и мрачной статичностью, что неумолимо должно было утверждать масштабный пацифизм. Совсем по-другому выстраивает свое художественное видение Чеботарь. Он, как и в картине «Металлург» от частного пытается подойти к общемировым, глобальным раскладам. Насколько Картина «Допрос» создаёт атмосферу щемящего ужаса?
Допрашиваемый стоит на розовом фоне в центре картины, но на дальнем плане. На переднем – в яркой зелёной форме допрашивающие офицеры, их фигуры выполнены крупными мазками, лица трудно различимы. По замыслу картина схожа с полотном Ильи Ефимовича Репина – «Заседание Государственного Совета», которая так и осталась им не законченной. Уже рухнула Царская Империя, и заказ на картину у Репина уже никто не ждал, а он продолжал всё работать над картиной. Многие лица были специально как бы не дописаны, словно мастер хотел сознательно возложить на них ответственность за потерю государства. В той же манере выполнены позы и лица палачей. Их много, но допрашиваемый намного выше их, хоть и стоит вдалеке. За ним фон как заря обновления… Скорее всего его казнят, но перед уходом в вечность он неизмеримо выше своих мучителей, и от этого картина Чеботаря заставляет содрогнуться…
Что же так не просто удивляет, а ПОТРЯСАЕТ в этой картине? Здесь нужно немного рассказать о том периоде жизни молодого художника… Приехав из далёкой Валахии, он полюбил наш Город на Неве… Это была странная любовь будущего архитектора и реставратора! Чеботарь изучает руины разрушенных храмов, мысленно пытается восстановить замысел древних иконописцев, фрагменты творений которых можно было обнаружить в Храмах, превращённых в склады, заводы, спортивные сооружения… Тогда у него зародилась страсть к духовной живописи, которая поднимается до выразительности иконописного откровения…
Так случилось, что уже ознакомившись с картинами, побеседовав с Чеботарём, нам стало известно, что «Пенаты», действительно, играли большую роль в творческом становлении художника. Чеботарь умеет «растворять» в своём сознании работы великих мастеров настолько, что их творческое кредо становится его глубоким личностным восприятием.
Чеботарь – это Мастер Мирового искусства!
Картина «Призыв» заставляет нас вспомнить о бессмертных полотнах Диеги Риверы. Композиционно работа выполнена так, что выступающий стоит внизу, а центральными фигурами стали слушатели. Как напряжён каждый мускул. Запечатлен сложнейший процесс деиделогизации. Люди в доли секунд осмысливают и собственную жизнь, и прошлое своих предков, и понимают, что нужно многое менять! Нравственное перерождение, движение мысли всегда сложнее передать, чем просто передвижение в пространстве. Оранжевые и тёмно-коричневые тона подчёркивают ментальное напряжение и героев картины и зрителей. Это уже новое стилистическое направление. Сегодня говорят о развитии экспрессионизма и сюрреализма. Но и претенденты на эти течения и искусствоведы приклеивают эти ярлыки тем работам, которые не то что до сюрреализма, а даже до абстракционизма раннего Казимира Малевича не доросли. А Чеботарь приходит в некоторых работах к «сюрру» только для того, чтобы острым скальпелем хирурга вскрыть агитационный угар, который насаждают некоторые «ценители», облачившиеся в тогу «оттепельщиков».
К пафосным работам мы бы отнёсли и полотно «Тревога». Верхнее лицо напоминает столь любимого нами героя – Дон Кихота. Дон Кихада – рыцарь ордена Святого Иоанна, близкий родственник Мигеля Де Сервантеса Сааведры стал символом Испании на протяжении нескольких столетий! А ниже мы видим лицо, похожее и на прекрасную Дульсинею Тобосскую и кающуюся Магдалину. Юноша мавр словно сошёл с полотна Врубеля – «Демон», а смелостью достиг зрелости главного героя книги Рамиро Пинилья «Слепые муравьи», когда его спрашивают: «Неужели ты так веришь в себя?» Он отвечает: «Я верю в свой труд!» И хотя мы не видим натруженных рук героев испанской деревушки, мы угадываем это напряжённое трудолюбие по резко очерченным линиям волевого лица… Композиционное построение картины заслуживает более серьёзного анализа, потому что своей сложностью оно перекликается с работой «Распни его».
Здесь мир зрительного восприятия приобретает скульптурную выразительность, и персонажи Чеботаря приводят нас в «Музей чертей» Чурлёниса. Но литовский мастер изображает дьяволов с той же недопустимой шаловливой улыбкой, как сделал Н.В. Гоголь в повести «Ночь перед рождеством», когда Вакула, чтобы заполучить взаимность от алчно-мещанистой Оксаны готов за черевичками хоть на чёрте летать. А Чеботарь обнажает всё нравственное уродство порока, здесь не может быть даже намёка на диалог с нравственными чудовищами.
Нам очень духовно близка работа – «Оплакивающие», которая своим настроем близка к лучшим произведениям Кэте Колвиц. Если бы человечество смогло оценить зов сердца матери, потерявшей сына на фронте Первой Мировой войны, то Вторая Мировая война и последующие войны никогда бы не произошли! Дневники немецкого скульптора своим проникновенным психологизмом многократно превосходят досужие размышления Фёдора Достоевского, не говоря уже о скучных рассуждениях Льва Толстого. Можно прочитать сотни страниц указанных авторов, но там не найдёшь ни единой строчки о бесконечной боли матери, потерявшей сына! Дневники Кэте Колвиц – это скульптурное изображение трагизма слов.
И вот картина Чеботаря начинает рассказывать грустные скорбные истории, и сразу звучат ошеломляющие своим горестным вдохновением стихи Зинаиды Гиппиус. Особенно присутствие этой великой поэтессы ощущается в работе «Набат», когда пластичность предвосхищает удивительные по остроте наблюдения литературные очерки Гиппиус периода эмиграции. Французские зарисовки писательницы звучат рефреном с «Набатом», когда прочитывается образ клоуна Марселя Марсо, ибо маска прирастает к лицу. «Набат» - это не гримаса изображаемого мнимого переживания, а глубочайшая скорбь, которая становится вечно ощущаемым горем.
Когда начинаешь размышлять о работах – «Рука призывающего» и «Руки борющихся», то видишь женские руки из Блокадных скульптур Аникушина. Да, именно женские руки, в которых были сосредоточено мужество, несгибаемость воли, вера в победу! И мысленно поизносишь
строки Ольги Берггольц:
Сто двадцать пять блокадных грамм
С огнём и кровью пополам!
Жёлто-зелёный цвет ладоней доказывает, что физические силы уже снижены за предел выживаемости, но сила духа продолжает совершать чудеса непобедимости! Учёными доказано, что руки сильных личностей становятся резонаторами ультразвукового излучения. А фокусированный ультразвуковой луч может переносить колоссальный объём информации. Ладони, сжатые с предельным напряжением, выполняют роль мощнейших пьезоэлектрических кристаллов, которые могут получать информацию, которая распространяется через огромные расстояния и времена. Учёными доказано, что в экстремальных ситуациях может прийти ощутимая помощь от далёких предков. Другой феномен психологии заключается в том, как талантливые стихи поражают музыкальностью и зримой выразительностью, так и талантливые произведения искусства рождают музыкальное прочтение и откровение дневниковых записей.
Военная тематика представлена работами «Брест. Тереспольские ворота» и «Память», которые импульсивны по определению. Белоруссия, наверное, в сердце каждого начинается бессмертным фильмом «Белорусский вокзал» и искренними строками Булата Окуджавы – «И нам на всех нужна одна победа, одна на всех мы за ценой не постоим! Одна на всех мы за ценой не постоим!»
Отдельно хочется поговорить о картинах «Заводское утро» и «Промышленный пейзаж». При схожести темы они выполнены совершенно по-разному. Если «Заводское утро» отличается романтичным белым туманом, где работающий ещё мечтает о симбиозе промышленности и природы, то в «Промышленном пейзаже» конфронтация очерчена более резко. Само название свидетельствует о несовместимости понятий – промышленность и пейзаж. Пейзаж – это изображение природы, а производство подразумевает уничтожение природы. Картина заставляет переосмыслить строки Самуила Яковлевича Маршака про ДнепроГЭС.
Человек сказал Днепру:
- Я стеной тебе запру,
Ты с вершины будешь прыгать,
Ты машины будешь двигать!
Нет,- ответила вода,-
Ни за что и никогда!
И вот в реке поставлена
Огромная стена!
И вот воде объявлено:
Война, война, война!
Обо всем этом подумалось при взгляде на картину. Художник изобразил реалистично действительность, приглашая к размышлению зрителя, а красиво ли это производство? Почему павильоны первых промышленных выставок напоминали прекрасные дворцы с великолепными образцами человеческой мысли, почему люди смирились с «символикой раннего примитивизма», говоря искусствоведческими терминами? Промышленная псевдо эстетика стала модной парадигмой обсуждения различных эссе, претендующих на правдоподобное соответствие поднимаемым темам, поэтому конспективно отметим только одно. Данные работы обозначали проблемы, как страницы Ассанжа в Интернете.
Натюрморты – «Груши» и «Натюрморт с белой драпировкой» воспринимаются по-разному. Груши на салфетке выложены в форме какого-то символа. Жёлтые фрукты на синем фоне напоминают Гогена, хотя литературно они уже ближе не к импрессионизму, а к сюрреализму Дюрренматта. Само название натюрморт означает – «мёртвая природа», и вот, если исходить из «мертвенности» самого термина, это, наверное, тот случай, когда само название определяет изображаемый предмет. Если разобраться в сущности, фрукты – это продукт живой, в котором сосредоточена энергия солнца. Вряд ли естественный продукт нужно называть «мёртвой природой», а предметы антуража – салфетку нецелесообразно называть «природой», это изделие. Почему мы так подробно останавливаемся на необходимости пересмотра терминологии? Потому что неточность названия задает неточность исполнения и восприятия. Картина «Натюрморт с белой драпировкой» - это олицетворение меланхоличности и начинающейся депрессии. Такие работы мы называли бы – «Одиночество», «Растерянность». Самовар здесь изображён не округлённым и теплым, а вытянутым и по-металлически холодным, в котором как в зеркале отражается женская шаль. Одиночество заключается в том, что чай никто не пьёт, самовар стоит не посреди стола, а около подоконника. Мрачная чашка стоит на табуретке. Кустодиевские купчихи, распивая чай, предаются радостным мечтаниям, а здесь нет и самой мечтательницы. Картина подчёркивает развитие бездуховности, у обитателей жилища утеряны жизненные ориентиры. Шаль одиноко висит около окна, давно не украшая женские плечи, самовар сиротливо застыл от безработицы. А вот картина «Цветок» выполнена в бирюзовых и салатных пастельных тонах. Эта композиция созвучна японской икебане. Такой рисунок органично бы смотрелся на бумажных ширмах средневековых дворцов страны Восходящего солнца. Такие картины нравились подруге Левитана – художнице Кувшинниковой.
Следующие картины мы сформировали в группу – «взгляд на природу», куда мы поместили «Околица.Закат», «Золотой Тихвин», «Древняя плотина», «Осень в Кронштадте» и другие. «Околица» залита солнцем, а центральными фигурами можно считать представителей сельского стада на пастбище. Если «Купание красного коня» Петрова-Водкина воспринимается с началом дня, то здесь отнюдь не закат, золотые лучи делают незамысловатый деревенский пейзаж театральной сценой, где под огнями рампы разворачивается праздник гармонии. Интересны работы «Вечереет» и «Золотой Тихвин» идентичностью техники исполнения в стиле отца и сына Рерихов. «Вечереет» в стилевом отношении повторяет традиции Николая Рериха, особенно его картины о Старой Ладоге и Валааме, то есть это российский, «доиндийский» период творчества Рериха старшего. Зато «Золотой Тихвин» с радугой, такой редкой в осенний период Севера, белые птицы над светлыми куполами, это характерные черты Святослава Рериха. Поэтизация сельских домов с высокими скатами крыш по цветовому решению напоминает столь любимые Святославом горы Индии! Это сама цветовая гамма, розово-лимонная, бирюзовая и цвет глубокой лазури. Горы Святослава Рериха называли «наполненными живым дыханием». Деревья Тихвина воспринимаются такими живыми горами… Если мы всмотримся в «Осень в Кронштадте», то почувствуем волжское дыхание «Плёса» Левитана. Да, на картине отсутствует холодный ветер с залива, а некоторые кущи своей буйной зеленью близки к украинским дубравам Куинджи. Это своеобразный взгляд на город морской славы, где акцент сделан не на изображение кораблей, а на великолепные парки, не уступающие своей роскошью приволжским просторам и теплолюбивым широколиственным южным гигантам. «Лето в Тригорском» удивляет изображением неба. Зритель помещается автором на небеса, сверху он оглядывает поля и леса, а в небе явно ощущается «вдохновение», о котором так мечтал Пушкин, который утверждал – «Москва – девичья, Санкт-Петербург – приёмная, Михайловское – мой рабочий кабинет». А чтобы этот кабинет успешно функционировал, над Собором в Трегорском, намоленными могилами предков поднималась аура, которая, поднимаясь вверх, преобразовываясь в поэтическое вдохновение, посещала мятежный дух Александра Сергеевича. Картина «Огонёк в избе» могла бы стать иллюстрацией к песне
Эдуарда Ханка:
Потолок ледяной,
Дверь скрипучая,
За холодной стеной
Тьма колючая,
Как шагнёшь за порог,
Всюду иней,
А из окон порог
Синий, синий…
Синий цвет создаёт романтическое настроение. Синий цвет снега, вечернего неба, всего того, что в городах, ставших сосредоточием техногенного тупика, уже невозможно увидеть.
Конечно, основной акцент своего творчества Чеботарь сделал на скульптуре, но об этом будет отдельная беседа. Задача искусствоведения отнюдь не заключается в том, чтобы пересказывать содержание картины, ведь любой, даже самый не искушённый зритель может увидеть и понять многое, а рассказать о НЕВИДИМОЙ составляющей любого произведения, то есть об энергетике, своеобразной ауре и о резонансной сенситивности изобразительных средств, воспринимая которые хочется сопереживать, ощущать прилив творческих сил, направленных на позитивное созидание.
В данной статье использованы фотографии из архива В.П. Чеботаря.
