Неподалёку от станции метро «Комендантский Аэродром», в обусловленном заранее месте останавливается светлый, цвета слоновой кости «Рэйндж-Ровер». В расстоянии нескольких десятков метров двое молодых людей идут прогулочным шагом. Краем глаза, заметив машину, встречающую их, ребята осматриваются, задавая себе вопрос: «Нет ли «хвоста»?» Ребята знают своё дело. Предварительно они дома оставили мобильные телефоны, оставили дома и документы. Они осмотрелись так ловко, что этого бы не заметила и самая пристальная слежка. Со стороны было впечатление, что они осматривают новогоднюю ёлку, и посмотрели вслед проходившей мимо них барышне, которая, невзирая на лёгкий морозец, была в мини юбочке и капроновых чулочках. Девушка обернулась, словно почувствовав на себе прожигающий взгляд ребят, она слегка улыбнулась в ответ парням, делавшим вид, будто они впервые увидели симпатичную девушку. Для наблюдавших из машины за ребятами прошли ещё две томительных секунды, пока они не увидели, что те двое резко изменили свой путь, направляются к машине. Слегка вздохнувший полковник открывает дверь. К нему на заднее сиденье садятся двое, это – лейтенант Щёголев и капитан Алмазов. Сегодня им не предстояло спецопераций, но правила «джентльменского этикета» вошли к ним в подкорку настолько сильно, что ребята жили по ним каждый день, не расставаясь со своими правилами ни на секунду, они жили так же, как и другие люди, сидящие в этой машине. Все эти ребята не играли в агентов, они ими себя и не считали. Но элементарные правила выживания стали для них настолько привычными, привычными как гигиена, что ребята в списке своих дел на день, между чисткой зубов и физзарядкой, включали несколько правил, сохранявших им жизнь много раз, о которых никто из посторонних не мог и догадаться…

Не успели все поприветствовать друг друга, как «Рэйндж» плавно, но очень быстро набирал скорость. За рулём сидел майор Лозовский, который недавно вернулся из командировки на Камчатку, туда он после защиты своей Кандидатской был приглашен в качестве эксперта по инновационным видам вооружения. После ракет, проворный «Рэйндж», казался Лозовскому «гаражом на колёсах», так машину назвал племянник Лозовского, тоже парень со своими принципами.

- А вы телефоны опять у бабушек оставили?! – язвительно спросила у ребят старший лейтенант Фаинберг, сидевшая на переднем правом сидении.

- С телефонами можно было бы поступить пятью разными способами! Лейтенант Щёголев, пожалуйста, перечислите способы ухода от слежки за телефоном! – наигранно начальственно-шутливым тоном произнёс Алмазов.

- Для ухода от слежки нужно произвести ряд мер… - говорит Щёголев, но его перебивает Алмазов, одёргивая младшего коллегу:

- Говори, пожалуйста, не так официально! Экономь время! Ты не на советском партхозактиве!

В разговор встревает полковник Огурцов, сторонник «мягких мер»:

- Можно было и не перебивать Щёголева! Пусть он себе нарабатывает опыт общения и опыт презентаций. Не забывайте, куда мы всё-таки едем!

Алмазов внимательно посмотрел в глаза полковнику, и сказал:

- Продолжай, Щёголев!

- Так вот. Я и говорю, что с телефоном можно поступить пятью способами… Во-первых, его можно взять с собой, но вынуть из него аккумулятор. К слову сказать, что в современных телефонах аккумулятор несъёмный…

- Ах… телефон может следить и в выключенном состоянии! - тяжело вздохнула Фаинберг.

- Не перебивайте, пожалуйста! Продолжай, Щёголев! – ещё более официально скомандовал Алмазов, показывая глазами, дескать, какого он воспитал талантливого кадра.

- Остаётся ещё четыре способа… Можно оставить телефон дома, но тогда в случае «наружки» будет сразу ясно, что филёров надули… Можно выйти из дома с кем-то, например, со своей бабушкой… - произнося эти слова, Щёголев со злостью посмотрел на Фаинберг.

«Щёголев ещё не научился перерабатывать обиды от окружающих в позитивное настроение себе! Надо будет мне его этому поучить!»- подумал Лозовский, увидев недобрые искорки в глазах Щёголева, на долю секунды взглянув в зеркало заднего вида. «Ну, ничего! С годами он привыкнет! Либо не сможет больше тут работать!»- ещё раз подумал Лозовский, хитро улыбаясь от произведённого им умозаключения, которое он счёл за проявление только ему присущей гениальности.

- Ну, продолжайте, лейтенант! Не следует замолкать! Мне очень интересно, что Вы будете дальше делать с бабушкой… – обернулась к Щёголеву Фаинберг. Она знала, что в этой позе она выглядит как дикая пантера перед прыжком… Грандиозно красивой, но и панически устрашающей… Она знала, что тон, который она перенимала от полковника, имеет магическое действие на людей, подобно взгляду кобры, гипнотизирующему свою жертву.

- Можно выйти из дома со своей бабушкой… - говорит оторопевший Щёголев.

- Так, это я уже слышала! Не надо мне повторять одно и то же по 100 раз! – говорила Фаинберг таким тоном, чтобы было впечатление, как симпатичная девушка сейчас превратится в разъяренную кошку, которая своими когтями будет наносить Щёголеву глубокие раны. Однако Фаинберг не желала зла Щёголеву, а изображала из себя знатную стерву лишь для того, чтобы дать ему практику общения с разными людьми, которые не будут обременены вежливым и обходительным этикетом. Несмотря на молодость, Щёголев уже успел прожить полгода в гражданском браке с одной дурнушкой. Щёголев тогда запустил учёбу и сам стал опускаться вниз по социальной иерархии, но, когда он был готов достигнуть места между тараканом и плинтусом, в дело вмешалась бабушка Щёголева, которая поставила вопрос жестко. Сначала Щёголев грустил после той истории, но через год он был рад, что его избавили от болотины.

Правда, следует заметить, что жизнь с образинами пагубно влияет на мужскую психику. Мужчинам свойственно по одной тупице судить обо всех женщинах. И неудачный опыт, особенно первый опыт, может испортить всю жизнь. Логика замыкается, а подсознание спрашивает: «Если со мной так плохо поступила дурнушка, то, как со мной поступят более красивые, более привлекательные девушки?!» Но в жизни бывает всё наоборот! Красивая девушка уверена в себе, а уверенному человеку незачем поступать плохо! Это один из жизненных парадоксов, коими полна жизнь…

Вот Фаинберг и взяла своеобразное шефство над Щёголевым, делая болевые уколы, она хотела лишь вызвать Щёголева на контакт. Вдобавок, Фаинберг, хотела обезопасить Щёголева от сюсюканья с женщинами, от которого тошнит большинство женщин, ибо парням иногда бывает свойственно, когда у них нет длительных серьёзных отношений с представительницами слабого пола, вести себя слишком интеллигентно. Фаинберг саму порой коробило, когда с ней обращались слишком подчёркнуто мягко. Она считала такое поведение со стороны мужчины не проявлением донкихотства по отношению к Дульсинее, а чрезмерной увлечённостью творчеством Северянина. И мысленно она вспомнила недавний мастер класс одного из сотрудников, где романсы Игоря Северянина, ей казалось, её переформатировали.

- Так вот. Я и говорю! Можно выйти из дома со своей бабушкой, будто Вы вместе идёте в магазин, а потом можно ей отдать свой телефон, и будет впечатление, что «объект вернулся домой»… - стал тараторить Щёголев.

- Хороший вариант, но только если филёры не подключатся к датчикам шагов на твоём телефоне и не сравнят данные… Ведь у тебя и у бабушки разные стили походки?! – с присущей ему язвительной улыбочкой заметил Лозовский, сбивая ход мыслей у начавшего краснеть Щёголева.

- А какие есть ещё варианты? Выкладывай! – мягко сказал Алмазов, будто они со Щёголевым были одни.

- Можно спрятать телефон в тайнике по пути… - начал тихонечко Щёголев.

- И? – спросил Алмазов, положив Щёголеву руку на плечо.

- Забыл… Я не помню… - робко произнёс Щёголев.

- И ещё есть один вариант… Выбросить телефон! – сказал Алмазов на всю машину и громко захохотал, чтобы разрядить напояжённую обстановку. Алмазов хлопнул по-дружески Щёголева по хребтине так, что у Щёголева чуть не свалились очки с лица.

- Ай… - опять вздохнула Фаинберг, заставляя Алмазова краснеть.

- Ха-ха… ни ха-ха… Я вообще не понимаю, зачем всё это ребячество, прямо конспирология какая-то… Ну следят, ну и что? Пусть себе следят! У меня, например, нет ничего секретного! – лукаво начал полковник.

- Кстати, Лозовский, а в этой машине нет ли прослушки? Случайно, а? – спросил Алмазов, тем тоном, по которому было непонятно, шутит он или нет.

- Да, есть прослушка… или нет… Какая разница, а? – спрашивал полковник Огурцов у Алмазова так, словно перед ним был третьеклассник, а он сам поступил в Вуз.

- Сегодня мне дали в гараже эту машину, завтра дадут другую… Пусть набегаются филёры прослушки ставить! – снова улыбаясь, отвечает Лозовский, отпустив на секунду от руля указательный палец на правой руке, показывая, что озвученная тема не главный вопрос, который сейчас волнует Лозовского. На руках у Лозовского были кожаные перчатки с открытыми пальцами. В этих перчатках Лозовский стальной хваткой держал руль на тот случай, если у машины оторвётся колесо при подрыве. Случайно? И, если…

- По прослушке могут быть собранные ценные данные… - попытался вклиниться Щёголев, который начинал перенимать правила генеральской игры, а Генерал их учил выворачивать наизнанку любые аргументы собеседника.

- Да, прошлый раз был Мерседес, позапрошлый Ауди… А ещё говорят, что скромность украшает джентльменов… - ответил Алмазов, копируя манеру Лозовского.

- Порш Кайен, Лэнд-Крузер, Инфинити, Кадилак… Мне продолжать список? – спросил Лозовский.

- Но тогда же не ты был за рулем! – говорит Алмазов.

- А ты хочешь порулить?! – спрашивает Лозовский, полуобернувшись к Алмазову.

Машина уже мчалась по набережной. На спидометре стрелка перешагнула за 100 километров в час. На секунду Лозовский отпускает руль и говорит:

- На, рули сейчас, если хочешь!

Посмотрев на всех, Лозовский берёт руль в руки, смеётся…. Лозовский любит иногда шутить со смертью, эпатируя окружающих. Но тут никто не отреагировал. Тогда Лозовский повернул руль резко влево, а затем вправо. Всех тряхнуло. Но все уже привыкли к шуточкам Лозовского, поэтому не стали заострять на Лозовском внимания, продолжая обсуждать свои темы.

- Какие данные?! – резко спрашивает полковник у Щёголева.

- Ну-ну… - Щёголев на секунду задумался, но полковник ему ответить не дал, беря инициативу общения в свои руки:

- Лично я не понимаю, зачем всякие там закрытые чаты… Нет, возможно, что я устарел…

В этот момент Фаинберг качнула головой так, что можно было расценить как фразу: «Нет, полковник не устарел! Он ещё на многое способен! Только не всем это дано понять!» Полковник не останавливался:

- Но я не понимаю, зачем простому человеку эта вся секретность, когда у него и настоящих секретов-то нет и быть не может?! Удивляет меня и то, как школьницы, которым прятать нечего, общаются во всяких там закрытых чатах, будто кому-то интересно читать этот бред…

- И не следует забывать и о том, что даже у самой современной системы связи есть два конца… И никто не может гарантировать, что кто-то из людей на другом конце провода будет сохранять тайну… - говоря эти слова, Фаинберг перешла на глубокие женские обертоны, пытаясь на секунду воскресить Клеопатру, которой были подвластны все тайны, благодаря её женскому очарованию.

- Можно действовать и иначе! – сказал Лозовский ухмыляясь. Он заметил боковым зрением выражение лица Фаинберг, а кожей буквально почувствовал на себе её женские флюиды. Лозовский был бы не против ночи с такой вот «Клеопатрой». Лозовский был уже в том возрасте, и в том состоянии, когда ему уже было безразлично, отсечет ли ему она голову, как Юдифь Алаферну, либо просто отпустит наутро, предварительно подняв мужское самолюбие… «Именно ночь и ни часом более!»- подумал Лозовский, вспоминая о своей молодости. Его студенческий брак однажды чуть не рассыпался по весьма оригинальной причине… «Она мне не давала побыть наедине с самим собой!»- говорил Лозовский тем, кто интересовался его биографическими подробностями особенно назойливым дамам.

В этот момент Алмазов словно прочитал затаённые мысли, вспоминая Илвина Во. И беседуя мысленно с Лозовским, он подумал: «Тебе бы песенку петь про Танечку».  

Лозовский продолжил пояснять свою мысль:

- Но можно действовать и иначе… Можно составить матрикс социальной системы…

Все вопросительно посмотрели на Лозовского.  А Алмазов подумал: «- Ах, Таня, Таня, Танечка с ней случай был такой…»

Лозовский улыбнулся от того, что он знает немного больше, чем остальные, продолжая:

- Можно составить особую математическую матрицу, куда записать все общественные параметры… Далее подсчёт и решение является лишь делом техники… Любой секретный вопрос может быть решен при помощи этой схемы!

- Ну, опять ты решил цитировать фразы из моей статьи из сборника Академии Наук! – не выдержал Алмазов.

- Не твоя статья, а наша! Не хами, пожалуйста, старшим по званию! Иначе я тебе преподам внеочередной урок по Самбо… - немного сменив тон, отвечал Лозовский.

- Ничего-ничего! Те гантели, которые ты мне подарил, у меня дома не ржавеют! Так что… Я бы с радостью согласился на твой новый урок! Гантели меня немного поднакачали. А говоря про социальный матрикс, ты не сказал, что он имеет ряд погрешностей, почти бесконечную вариативность ситуаций, что делает почти невозможным применение матрикса в информационном оружии… - парировал Алмазов, который тоже надеялся на майорские погоны, причём в ближайшее время.

- Ключевое слово во всём, что ты сказал это слово «немного»! – парировал Лозовский, имея в виду то, что на татами у Лозовского не может быть соперников.

На секунду образовалась тишина, которую решил развеять лейтенант Щёголев, спрашивая:

- А куда мы сегодня направляемся?

- Всё туда же! – загадочно улыбается Лозовский, копируя манеру одного журналиста, с которым Лозовский познакомился в кулуарах встреч с Президентом РФ. Тогда тот журналист писал левой рукой на листе бумаги огромные каракули, готовя материалы для своей новой книги. Когда Лозовский спросил того журналиста, о чём он будет говорить в ней, то получил однозначный ответ: «Всё о том же…»

- И о чём мы будем говорить там? – спросил Алмазов, зная заранее ответ Лозовского.

- Всё о том же! – ответил Лозовский, зная, что эту фразу знают все, сидящие в машине. В машине раздался дружный хохот, который перебил своей репликой лейтенант Щёголев:

- Информационное оружие – является самым мощным в мире!

- И как оно работает? – спросила Фаинберг.

- Оно сеет панику и ложь, превращая информационные механизмы из блага, приобретенного за миллионы лет эволюции, в множитель опасной заразы… - ответил Алмазов, не давая поводов для распекания самого младшего коллеги.

- Казалось бы? Простая фраза, сказанная кем-то, может оказаться токсичной психологической бациллой, способной травмировать… - задумчиво произнесла Фаинберг.

- Зараза может с лёгкостью не только ранить одного человека, но также эта бацилла может множиться, заражая снова и снова… - произнёс Щёголев.

- Не зря же у нас в стране есть поговорка: «Словом можно и убить!» - сказал полковник.

- Язык не стальной, но режет! Так говорит английская поговорка. – сказал Алмазов.

- Однако? С развитием «информационного общества» всё меньше людей думает о брошенных ими словах… И что можно увидеть? – спрашивает Фаинберг.

- Какие-то превосходные материалы, на подготовку которых журналист потратил множество сил и времени, оказываются неким «плевком в вечность», а в обществе обсуждаются лишь вирусные темы, способные разрушить сознание… - ответил Лозовский.

- Хорошо, что ты вспомнил про «плевок в вечность», про который говорил в декабре один тележурналист, жалуясь нам на трудности работы с информацией, – добавил Алмазов. Такие «добавки» Алмазова ненавидели все, но они помогали самому Алмазову не забывать о важных моментах, т.к. Алмазов помнил лишь то, что говорил сам. Алмазов знал, что диалоги нужно помнить досконально, чтобы потом никто не мог шантажировать, восклицая: «Ну, Вы же так говорили!»  Алмазов отвечал: «Нет, не говорил! А Вы тогда спрашивали про то, а не про это…»

- Нам часто приходится сталкиваться с разного рода наблюдениями, которые наш взгляд может выхватить, как из окружающей действительности, так и из информационного потока СМИ, – добавил полковник, подразумевая: «Нас», «Вас», «Десант», «Спецназ».… И, что у него, т.е. у полковника, нет проблем со сбором информации.

- Старость меня дома не застанет! Я в дороге, я в пути! – воскликнул Лозовский.

- Старость не в радость, а большая гадость! Именно так, как-то раз мне написала одна Татьяна… - произнёс Алмазов.

- «Ужель та самая Татьяна?!» - спросил оживившийся полковник.

- Та самая… - уточнил Алмазов.

- Поговаривают, что она ещё помнит Онегина? – шутливо заметила Фаинберг, делая двойной намёк, имея в виду, то ли великолепную память этой дамы, то ли её бальзаковский возраст.

- Ну и как у неё дела? – спрашивает полковник.

- Недавно к ней в приёмную заходила её дочь с зятем… Они впервые увидели мой портрет на стене у неё в кабинете… - начал Алмазов.

- Это там, на Невском, да? – спросил Щёголев.

- «Ленин?!… тут и сел стрик!» - пошутила Фаинберг, вспоминая стихи одного советского автора.

- Да, почти так и было! Только я ещё не лысый! – отвечал Алмазов.

- Не переживай, Алмазов! Ленин в молодости тоже волосы имел, пока он не встретил… - говорил Лозовский, как всегда ёрничая.

- Крупскую? – перебил лейтенант Щёголев, пытаясь блеснуть знаниями истории.

- Нет, нашего старшего лейтенанта фрау Фаинберг! – сказал Лозовский и засмеялся.

Услышав такое о себе, Фаинберг толкнула Лозовского в плечо, который только этого и ждал, чтобы снова сделать из сарая лихие качели, кидая руль из стороны в сторону…

- Ну, какие там ещё новости? – спросил полковник.

- Это, то фото, которое она сама напечатала, поместив в чёрную рамку, повесила на стену в кабинете, чтобы отпугивать посетителей? – не унималась Фаинберг.

- Только не в чёрной, а в коричневой! Алмазову так больше походит! – опять пошутил Лозовский.

- Что поделаешь? Народная любовь, милый друг! – понимающе сказал полковник.

- А ещё бутылка Мартини… - с грустью вспомнил Алмазов.

- О, тебя дамы сами приглашают на Мартини! Алмазов, у тебя прогресс! Раньше была только чашечка кофе… И то лишь тогда, когда ты сам приглашал… – продолжает издеваться Фаинберг.

- Так и написала… Хочу распить с Вами бутылку Мартини, а потом положить в неё записку и бросить в море… Но я против… - говорит Алмазов.

- Разве ты против Мартини?!!! - спрашивают Алмазова все одновременно. Лозовский дёрнул рулём так, что чуть не перевернул машину.

- Нет, я против того, чтобы портить море и бросать в него бутылки… - с грустью говорит Алмазов.

- Тоже мне эколог… Я вот сам схожу и заберу Мартини! Тебе ещё учиться и учиться! – начальственно говорит полковник.

Машина выскочила на пустынное шоссе, и Алмазов решил занять аудиторию вместо радиоприёмника, начиная с излюбленной им фразы:

- Приведу несколько примеров…

- Всем желаю крепкого сна! – шутливо заметила Фаинберг.

- Если ночью тебе было не до сна, то можешь спать, мы тебя не потревожим! – ответил Алмазов шутливо, заставляя краснеть щёки у барышни. Затем Алмазов перевёл разговор в серьезное русло, как ему самому показалось, спрашивая:

- Как люди сами сеют информационную заразу?

Алмазов начал рассказывать свою историю в стиле его же опубликованных рассказов. Сначала Алмазов кратко описал картину:

- Осень, выпал первый снег…  На узкой дороге автоавария, которая перегородила полосу для движения автобусов. Некоторые автолюбители объезжают пробку, двигаясь левыми колёсами по газону, напрочь выкорчёвывая пожухшую зелень, а правыми колёсами по тротуару, продавливая тоненький асфальт тротуара, не предназначенного на такие нагрузки. Водитель того автобуса, в котором ехал я, наотрез отказывается рисковать, за что его и критикуют пассажиры.

Затем Алмазов кратко описал суть произошедшего:

- Когда поедем, когда? – спрашивают самые разгорячённые пассажиры, которые, ввиду их пенсионного возраста уже давно опоздали на свой первый бал Наташи Ростовой.

- Впереди авария! Что я могу поделать? – говорит водитель.

- Ну, а почему вон тот автобус объезжает по тротуару, а почему Вы не можете? – один пенсионер включает заученную с советских времён двойную манипуляцию, унижая и провоцируя водителя автобуса на соревнования с другими.

Речь Алмазова перебивает Фаинберг, по ходу вставляя ценное замечание:

- Приведу пример, где присутствует другая двойная советская манипуляции - унижения: «А кто Вас будет слушать!?»… Если человек не отвечает, то ему, будто нечего ответить…

- А если он рассказывает о том, кто конкретно работает с ним, то он сдаст их имена…- добавляет полковник.

- Благодарю за ценные замечания! Целую Вам ручки, прелестная сударыня! Давайте «пять», полковник! Дополню Вас! Да, теперь к тем людям, о которых было сказано провокатору, именно к ним будут применяться все силы давления, чтобы их влияние всячески ослабить в данной команде… - говорит Алмазов, протягивая руку к полковнику, и как бы незаметно задевая по затылку Щёголева.

Фаинберг, когда услышала в свой адрес добрые слова, послала Алмазову свою улыбку, от которой у Алмазова внутри чуть не вспыхнула канистра с бензином… Которую в старину называли сердцем. Алмазов дёрнулся к ней, но поскольку Алмазов сидел за Лозовским, то поэтому он её не достал бы. Поймав себя на этой мысли, остановив лишние движения, Алмазов лишь толкнул Щёголева в колено. Щёголев ничего не понимал в перепадах женского настроения и в отношении Алмазова к Фаинберг.

Щёголев, который ничего не распознал в загадочных взглядах Фаинберг, вернее, полагая, что она улыбается только ему, ободренный этой улыбкой, созрел для следующего вопроса. Причём, думая только о реакции единственной девушки, профиль которой он рассматривал всю дорогу, он будто бы обратился ко всем сидящим в «Рэйндж- Ровере», задавая вопрос, имеющий двоякое содержание:

- На что похожи такие соревнования?

Неясно было, относится этот вопрос к обсуждению примера с автобусом, либо перемигиванию Алмазова и Фаинберг. Или её взгляду на него. Он хотел откровения!

- Они похожи на лозунг: «Догнать и перегнать!» - ответил полковник.

- Правильно! Факт начала соревнований даёт манипулятору «чувство победы», возвышая его мнимую значимость… - парировал Лозовский.

- Потому что по его логике, только он смог выявить и пожаловаться. – сказал Алмазов, мозг которого был разделён надвое, где одна половина мозга думала про пример с автобусом, а другая смотрела на Фаинберг, не вслушиваясь в реплики остальных.

- Провокатор получает ещё и острые ощущения от «лихой езды», о чём он потом будет вспоминать и всем рассказывать… - добавила Фаинберг, встрепенувшись, словно речь не идёт об азбучных истинах. 

- Да, когда ещё автобус будет делать странные манёвры? – заметил Щёголев, увлекающийся социальной психологией. Ему показалось, что Фаинберг подруливает своими репликами именно к нему. И он подумал: «А почему бы и нет! Ведь она ещё не в возрасте Агаты Кристи! Да и мне ещё нет двадцати пяти!»

 - А главное, сам факт начала соревнований, снимает ответственность с провокатора… - говорит полковник.

- Ведь теперь вся ответственность на водителе, а не на провокаторе. – говорит Алмазов.

А Лозовский при этом подумал: «А уж такого провокатора, как Алмазов ещё только поискать!»

- И что? Многие люди живут по таким правилам, не предполагая того, сколько они несут токсичности, причиняя «добро». Например, сколько людей даёт советы, не думая о том, сколько эти советы принесут вреда! – сказала Фаинберг.

- А что решил водитель? – спрашивает Щёголев.

Ему безумно хотелось услышать лиричный голос Фаинберг, но остальные репликами ему мешали.

- Водитель, тоже родом из СССР, к манипуляциям приучен, и он лишь разводит руками… - ответил Алмазов, продолжая:

- Тут в разговор вклинивается другой пассажир помоложе, пытаясь прояснить ситуацию.

Его шутливо перебивает Фаинберг:

- Уж не ты ли это был, Алмазов!?

Алмазов отнекивается, но уши его краснеют. Алмазов продолжает:

- Он сказал, обращаясь к пенсионеру: «- Этот автобус принадлежит Городскому парку, а те автобусы принадлежат частной компании! Вот и вся разница! Тем на безопасность чихать, а им «время – деньги»!»

- Конечно, ты опытный, Алмазов! Может мне показалось, но тут можно найти признаки «стокгольмского синдрома», – мягко, по-кошачьи сказала Фаинберг.

Эту манеру общения Алмазов больше всего любил у Фаинберг. В такие минуты он готов был ей признаться в любви, но через секунду он отгонял этот мираж, так как ночь с Фаинберг представлялась Алмазову, как ночь на доске с гвоздями, либо ночь в змеином террариуме. Алмазов любил экстрим, и такие мелочи лишь щекотали бы его чувства. Было и другое, и это другое тормозило Алмазова. Фаинберг мысленно считала себя полковником, она спорила с Алмазовым, тогда как полковника она слушалась беспрекословно. Видимо, возраст полковника её магнетизировал… Фаинберг испытывала сейчас те же трудности, через которые несколько лет назад прошел Алмазов. Алмазов и Фаинберг были карьеристами до мозга костей. Их двоих объединяло то, что они отдавали все силы карьере, забыв о личной жизни. Алмазов готов был поделиться опытом, но Фаинберг отказывалась.… Алмазов видел эти внутренние терзания у девушки, но она считала, что Алмазов пытается посягнуть на самое святое, чем дорожила Фаинберг – равноправие с мужчинами! В конечном счёте, выяснения отношений надоели Алмазову. Поэтому-то Алмазов старался видеться с Фаинберг как можно реже. Он старался не брать её на ответственные задания, где Алмазову пришлось бы рассчитывать на Фаинберг, как на самого себя, так как, несмотря на некоторый феминизм, присутствовавший у леди, Фаинберг оставалась хрупкой девушкой, требовавшей к себе трепетного отношения, которое нельзя было бы обеспечить в непредсказуемых условиях гибридной войны. В ней сочеталась капризность Сони Фамусовой и… Но сейчас даже не было времени подумать, кого она ещё напоминала.

- «Стокгольмский синдром» это, когда человек свыкается с обстановкой, даже начинает её защищать? Я правильно понял? – спросил Щёголев.

- Да, ты правильно понял. – также по-кошачьи ответила Фаинберг, которая мечтала, что её полюбят за стойкий и независимый характер, она мечтала о тёплых чувствах, но вместо этого, она натыкалась лишь на холод и непонимание. Щёголев не ошибался, она проявляла к нему интерес, какой испытывает кошка к мышке при виде других котят. Всех в этой машине она мысленно считала котятами. Которые должны у неё учиться.

- А можно сказать и то, что контр-манипуляция была успешна, ибо источник токсичности перестал фонтанировать… - сказал Алмазов.

- Ибо? Аварии бывают ежедневно, и не стоит производить операцию «буря в стакане», если нет объективных причин, – ответил Лозовский, снова улыбаясь, и замечая переход в настроении у Фаинберг.

Алмазов продолжил дальше:

- Прошло минут двадцать. Автобус тронулся в путь дальше. Буквально на каждой остановке входили озябшие пассажиры, которые начинали с реплики: «- Почему Вас так долго не было?!»

Каждый входящий представлялся эдаким Амундсеном, который по вине автобуса превратился в полярника, якобы пробыв на морозе аж полтора часа… 

- О, ты даже Амундсена выучил! – опять пошутила Фаинберг.

Но Алмазов не заметил провокации и продолжил:

- Больше всего мне запомнился пенсионер, который стал обращаться к кондукторше, показывая английский оскал, после каждой фразы взглядывая в глаза молодцеватой кондукторше, и производя взмах правой рукой, как это делал бы Хрущёв, словно показывая, свою гордость – свежевыкопанный крупный клубень картофеля, зажатый в кулаке. Однако тут был не клубень корнеплода, а глубок ядовитых змей:

«- Понимаете есть такое слово «сервис» [взгляд, взмах]… А есть «сТервис»…[взмах, взгляд] Т.е. это – эдакий сервис, но только с буковой «Т» посередине, понимаете? [взгляд, взмах, взгляд]»

Увидев, что речь произвела впечатление, Алмазов подытожил:

- У кондукторши не было больше хорошего настроения, ибо психологическая зараза поразила её…

Но Алмазов не закончил, рассказывая другой случай:

- Ладно, то было осенью, но нынче зима… Недавно прошел Новый Год, дождавшись вечером автобуса, я считаю это за небольшую удачу… И снова входят пассажиры, которые были снова недовольны длительным интервалом. И, слушая эти диалоги, меня вдруг осенила элементарная мысль, что вместо благодарности приехавшему автобусу, люди ругают кондуктора, осложняя и без того трудное ночное дежурство.

- Автобус пришёл, зачем ругать его, когда следует ругать тот, который не пришёл раньше? – спросила Фаинберг, которой тоже приходится много передвигаться на автобусах.

- Казалось бы? Можно позвонить в парк, написать письмо в комитет по транспорту, но по логике критикана, достаточно лишь высказать своё обидное мнение кондуктору, как «должностному лицу системы», – продолжает мысль Алмазов.

- А кондуктор оправдывается тем, что не он создаёт расписание, обижается, принимает обиду на свой счёт… - говорит полковник.

- Правильно, оскорбили её место работы, оскорбили все автобусы мира!- дополняет Лозовский.

- И кондуктор не пишет докладную начальству о возмущениях пассажиров. По мнению рядового кондуктора, система работает только сверху вниз, а не снизу вверх, лишь спуская указания, где написание кондуктором лишнего документа грозит ему лишь сокращением премии, – расширяет мысль полковник.

- Обязали всех кондукторш ходить в брюках? Все молча забыли о юбочках… Скончалось несколько кондукторов от жары в салоне под 50°С, когда летом в новых автобусах ломались кондиционеры, но и это не стало поводом для жалоб… - озвучил Алмазов информацию из закрытых сводок.

- Ай! – сказала опять Фаинберг. Она всегда говорила «ай», если что-то произносил Алмазов. Если бы ту же самую фразу сказал полковник Огурцов, то старший лейтенант Фаинберг улыбнулась бы, либо сделала серьёзный вид. Но Алмазова Фаинберг слушала через слово, поэтому междометие «ай» заменяло ей целую эмоциональную палитру, которую она берегла для продвижения карьеры. Алмазов готов был помогать ей во всём, но она отказывалась, рассчитывая лишь на свои силы.

- «Не нравится? Уходи!», - логика остаётся неизменной заметил полковник.

- И тут есть два аспекта, на которых следует заострить особое внимание. – загадочно произнёс Алмазов.

- Первый аспект? – спросил полковник.

- Это распространение и вредоносность непосредственно самой заразной бациллы. – ответил Алмазов.

- А другой аспект? – снова спросил полковник.

- Предостерегает нас от излишней тугоухости, ведь борясь с заразой, можно забыть о первопричинах, давших возможность этой бацилле развиваться.

- Если посмотреть на развитие болезни в организме человека, то можно выявить несколько основных причин: плохое настроение, плохое питание, несоблюдение правил гигиены и ухода за организмом. – продолжил Лозовский.

- А ещё? – спросил полковник.

- Игнорирование человеком средств вакцинации и средств усиления иммунитета… - ответила Фаинберг.

- Поэтому-то важна психологическая вакцинация! – сделал открытие Щёголев. Он сейчас готовил одну научную работу по данной теме.

- Как-то раз летом мне прислали скриншоты диалога одного критикана с журналистом. – сказал интригующе Алмазов.

- Алмаз-Султан! – шутливо и заговорщицки прошептал Лозовский, имея в виду то, что журналистом была девушка, одна из многочисленных знакомых Алмазова.

Лозовский никак не может пережить того случая, который был года два тому назад. Дело было так. Алмазов поздравил своих самых дорогих, и знакомых ему лично, барышень. Был канун 8-го марта и Алмазов разослал поздравления. А 9-го марта Алмазов пересчитал число ответов. Ответов набралось немало, а именно 210… С тех пор Лозовский называл Алмазова «султаном», намекая на песню: «Если б был я султан, я б имел трёх жён…».

Алмазов повторил диалог, который был примерно таким:

- Вы знаете, что в Смоленске перестали ходить автобусы? Их просто не дождаться на улицах. Люди больше не ждут транспорта, а идут пешком.

- Интересно. А Вы в парк звонили, что говорят там?

- Нет, я не звонил. Вы журналист вот и проведите расследование!

- Да, я журналист, но мне нужно, чтобы информация была всеобъемлющей.

- Всё с вами понятно! Все вы журналисты одинаковые и продажные! Не можете даже сами ничего сделать!

- И что мы видим тут? – спросила Фаинберг.

- Автобус больше не спешит на встречу с разъяренными пассажирами… - ответил Алмазов.

- Автобус вовсе не спешит… - дополнил Лозовский.

- И теперь? – спросила снова Фаинберг.

- Зараза не ограничивается преувеличением фактов, а принимает новую форму, где виноваты не только автобусы, а виноваты все… Власть, СМИ, Запад… - говорит Алмазов.

- И теперь темы досужих разговоров у этого критикана в интернете или на кухне будут лишь «о новой всемирной революции», которая «должна будет свергнуть нынешнюю систему», создавая автобусные остановки у каждого подъезда, что будет после новой ядерной войны… - остроумно заметил полковник.

- Но журналистам, современным журналистам, не хочется разбираться с жалобами своих телезрителей, когда речь идёт о разбитых в подъезде лампочках, – сказал Алмазов.

- Хотя за каждой лампочкой в подъезде стоит УК (управляющая компания), которая списывает деньги и на обслуживание лампочек… - заметил Лозовский.

- А это могло бы быть поводом для хорошего расследования! – заметил Щёголев.

- Вот только зачем журналистам рядовой прессы спорить с теми, кто регулярно скидывается… Пусть не в само СМИ, а, например, на торговый центр, где находятся те магазины, которые закупают рекламу в этом СМИ… - заметил полковник.

- Цепочки могут быть и длиннее, хотя принцип (для некоторых людей или СМИ) остаётся один – «виноват гонец, принесший плохую весть», т.е. сам активный зритель, который сам не вкрутил лампочку у себя в подъезде, – поддержала ход мыслей Фаинберг.

А Щёголев сразу заметил, что мнение полковника Фаинберг исключительно поддерживает. И он вспомнил слова песенки: ««Вот бы сразу взрослым стать! Отдохнуть от детства!» Взрослого дядю она слушает! А меня?» 

- Подучается, что есть СМИ, которые не дорабатывают в меру разных причин… - сказал Щёголев.

- А также есть люди, которые сами множат токсичную заразу! – сказала Фаинберг, продолжая мысль, - например, многие люди дают советы и не думают, насколько эти советы бывают вредны…

- Во-первых, случайный совет, как и самолечение может лишь помочь на время, но сделать ситуацию намного хуже. – произнёс Щёголев.

Он радостно заметил: «И мне удалось вклиниться в беседу! Я тебя разговорю, Милочка!»

- Во-вторых, если человек советует, то он унижает того, кому он советует, так как тот должен быть заведомо глупее советчика! – дополнила свою мысль Фаинберг.

- В-третьих, человек, которому, что-то посоветовали, снимает с себя ответственность на случай провала… А в случае выигрыша он забудет про советчика, либо будет к нему направлять таких же «бесплатных клиентов!» - поделился опытом полковник, видя, как Фаинберг заигрывает перед молодёжью.

- Правильно! А есть ещё и такой вариант, когда люди всем советуют, что никогда сами бы не осмелились применить для себя.… Они Вам насоветовали, непроверенное, давят, но окончательное решение должны принимать именно Вы! – подметил Лозовский. Незаметно он взглянул на Фаинберг: «Нет, и в молодости на тебя бы ночь не пожертвовал, часик и не более, а, может, и за полчасика управился бы?»

- А если кондукторов вербуют в тайную организацию, чтобы они портили гражданам настроение, устраивая, таким образом, диверсии против Государства? – спросил задумчиво Щёголев, строго взглядывая на Фаинберг, придавая особенную мужественность своему голосу.

- Опять конспирология… - пренебрежительно одёрнул полковник.

- Почему? Может так оно и есть! – переспросил Щёголев.

- Давай мне факты! Факты, понимаешь, факты, а не домыслы! Чего бы я нафантазировал, если бы дал волю фантазии? – строго отрезал полковник.

- Давайте поговорим о чём-нибудь другом… - жалобно попросила Фаинберг. Она знала, что этот тон сильнее всего действует на полковника.

- Давайте вместе посмотрим на то, как попрошайки вымогают себе деньги. – сказал Алмазов, взглянув на полковника, подумал: «Наверное, меня бы и полковничьи украсили бы погоны!». А вслух воскликнул:

- Погоны, прогоны, загоны, а нам ещё далеко гнать…

- А причем тут это?! - спросила Фаинберг.

- Потому что это тоже вид информационного оружия… - настаивал Алмазов.

- Они сначала Вам рассказывают душераздирающую историю, потом показывают уродства, если это в случае инвалидов, либо превосходства, если это в случае артистов. Их задача выбивать Ваш эмоциональный фон из привычной колеи… - начал Лозовский.

- А затем? – спрашивает Фаинберг.

- Следует фраза: «Помогите, кто, чем может!»… - говорит Щёголев, поймавший нить разговора.

- Для рядового человека это выглядит всё реалистично, хотя это лишь фальшивая игра, приносящая доход, – цинично замечает Лозовский.

- Ещё раз? – попросила Фаинберг, ибо она любит чёткие фразы, которые должны отскакивать от зубов. Фаинберг старается придерживаться мнения Шопенгауэра: «Кто ясно мыслит – ясно излагает!»

- Схема выглядит просто! – говорит Щёголев.

- Появляется некто, кто рассказывает (показывает, посредством отличительных знаков) Вам о своей значимости, либо ничтожности. Но цель одна – внушить Вам иные чувства, чтобы потребовать себе благ. А как Вы дальше будете жить с изменённым настроением, такому «умнику» далеко безразлично. – вздохнул полковник.

- Может быть, ему вовсе и не наплевать! Возможно, что он хочет устроить информационную диверсию… - говорит задумчиво Щёголев.

- По этой схеме действуют некоторые деятели, иногда, уже не одну тысячу лет, изображая из себя хранителей веры, либо защитников прав обделённых. Они мнят себя жрецами или генералами, но они самозванцы! – сказал Лозовский.

- Таких людей крайне сложно переубедить, но от их вредного влияния можно дистанцироваться, изучая первоисточники, не поддаваясь на эмоциональные манипуляции, – добавила Фаинберг.

- Опять… - восклицает полковник.

- А может и хотят… В любом случае, попрошайки вызывают лишь негативные эмоции! И хоть товарищ полковник со мной не согласится, а я с тобой соглашусь… Эту тему ещё следует промониторить… - говорит Алмазов Щёголеву.

- Алмазов, лучше расскажи что-нибудь смешное! – говорит полковник.

- Среди нас есть девушка… При ней неприлично… - начал жеманиться Алмазов.

- Фаинберг - офицер, она - не девушка! – говорит резко полковник.

- Девушка она, или пока мы тут едем она уже не девушка… Я не гинеколог, проверять сейчас не буду! – подкалывает Алмазов.

- Алмаз-Султан, полегче с девушками! – учительственно говорит Лозовский, переходя на кавказский акцент.

- Жги! – говорит Щёголев, приготовившийся к приступам смеха.

- Ну, тогда рассказываю. Случай из жизни. Дело было летом. В троллейбус заходит старик. Садится. Затем начинает шарить между ног… Мешок у него был там… Через минуту старик вскакивает, как ошпаренный, подбегает к кабине водителя и начинает стучать кулаком. Старик кричит: «Выпустите меня! Я забыл свои яйца!» А водитель троллейбуса ему и отвечает: «Если я Вас сейчас высажу, то мне будет штраф… Какое мне дело до Ваших яиц?!»

- Ой, Алмазов, ты всё это сейчас придумал, да? – спрашивает Фаинберг.

- Нет, эта история была на самом деле! – восклицает обиженно Алмазов.

- Ну, а что было дальше? – спрашивает Щёголев, еле остановившись от смеха.

- Дальше одна добрая душа решила утешить старика. Дама ему сказала: «Не переживайте! Вы вернётесь, и яйца Вас будут ждать на месте! Кто тронет-то Ваши яйца?» Далее в разговор вступает кондукторша, которая тоже решила утешить старика, обращаясь к нему: «Не переживайте! Ваши яйца, наверное, уже давно забрали! Ваших яиц, наверное, больше и нет! Сейчас время сложное… Яйца всем нужны!»

- Ай… - многозначительно говорит Фаинберг.

- А я тоже вспомнил хохму… Еду осенью в троллейбусе… - начинает Щёголев, протирая глаза от слёз, которые у него появились от предыдущей шутки.

- У вас там, что… Троллейбусно-юмористический маршрут? Один на двоих, что ли? – спрашивает Фаинберг.

- Я еду. В троллейбус заходит парень. Мне показалось, что парень не питерский. Он спрашивает кондукторшу: «Как Вы ходите ПО БОЛЬШОМУ или ПО МАЛОМУ?!» Кондукторша со злостью ему отвечает: «ПО СРЕДНЕМУ!»

- Одну пошлятину гнать… Как не стыдно, а? – шутливо одёргивает Фаинберг.

- Это мы обсуждает названия проспектов Васильевского острова. А Вы о чём подумали? – спросил Алмазов у Фаинберг.

продолжение следует

Николай Владимирович Принцев